Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 (СИ) - Шульман Нелли (читать книги бесплатно полные версии txt, fb2) 📗

– Я стараюсь, товарищи. Мне хочется прочесть работы товарища Ленина на его языке… – Света подогнала Дануту

– Торт мы поставим на стол на вечеринке, мы для себя работаем… – она подмигнула полячке, – но за тобой еще горячее… – в холодильнике ждал крупный гусь. Данута обещала запечь птицу с яблоками. Гуся Света купила тоже на рынке. На нее никто не обращал внимания. После открытия Университета Дружбы Народов в столице появилось много чернокожих ребят и девушек:

– Сначала со мной пытаются объясниться на пальцах, – хихикнула Света в разговоре с соседкой, – но потом понимают, что русский мой родной язык… – насколько знала девушка, кроме нее в отделе «С» не было чернокожих работников:

– Меня пошлют в США… – завыл ручной миксер, – но сначала меня ждет Куба и Латинская Америка… – взбивая крем, Данута заметила:

– У меня в Кракове тоже такая квартира, ведомственная. Очень удобно… – она повела рукой, – я работаю с творческими кадрами, с интеллигенцией… – девушка тоже училась на филолога. Света знала, что в ее квартиру нанесли визит ребята из технического отдела, но относилась к такому спокойно:

– Это часть нашего общего дела, – сказала себе она, – как и Дракон… – предполагая, что о Драконе пойдет речь на встрече, Света отпечатала целый доклад:

– Но я им не буду заниматься… – пожалела девушка, – он вернется в Европу, где его начнет курировать соответствующий отдел… – Данута коснулась раскачивающегося на шее Светы медного медальона:

– Похоже на африканскую вещицу… – девушка отозвалась:

– Для всех… – она махнула за окно, – я уроженка Конго… – о свитке с ее именем, написанном крохотными иероглифами, Света никому не упоминала. Она не ожидала, что увидится с близняшками, Павлом или Софией:

– Все равно, это наш секрет, как в «Трех мушкетерах»… – голова внезапно заболела. Света поднесла руку к виску:

– Секрет… – перед глазами закружились золотистые, алые лепестки цветов, смуглые руки коснулись блестящего кусочка стекла. Зашумели волны, залаяла собака, девочка хихикнула:

– Когда ты найдешь секрет, тогда мы с тобой и встретимся, но не раньше… – она очнулась от смешливого голоса Дануты:

– Смотри, в Советском Союзе тоже есть снежный человек… – соседка листала новый номер «Науки и жизни»:

– Странные следы на севере Свердловской области… – Света закатила глаза:

– Серьезный журнал, а пишет такую чепуху… – она хлопнула дверцей духовки:

– Все отлично пропеклось. Я в душ, промажем коржи и за мной придет машина… – Света предполагала, что консультант встретится с ней за городом:

– Дебрифинг мы тоже проводили на даче, то есть в особняке… – в ванной она закрутила волосы на затылке, – наполеон по дороге настоится…

От воды поднимался пар. Света скинула домашний халат, сшитый в интернате на уроках труда. По ткани рассыпались мишки и паровозики. Она плеснула в ванну кокосового масла:

– В Конго все им пользуются, очень полезно для кожи… – сидя в горячей воде, девушка обхватила руками стройные колени: «Консультанта зовут Котов, товарищ Котов».

Наум Исаакович не мог просить начальство, Шелепина, перевезти его на другую дачу Комитета. Он подозревал, что комсомольский вождь сейчас больше занят подготовкой к октябрьскому, двадцать второму съезду партии и неминуемому повышению:

– Хрущев своими руками роет себе могилу… – Эйтингон листал свежий номер «Науки и жизни», – он хочет назначить Шелепина секретарем ЦК. И назначит себе на голову… – Наум Исаакович предполагал, что хохол, как он называл Хрущева, продержится во главе страны еще два-три года:

– Потом к власти может прийти Шелепин, если он не зарвется… – Эйтингон затянулся американской сигаретой, – или другая группировка, если наш комсомолец поведет себя неосторожно… – по слухам, речь Хрущева на съезде ожидалась еще более резкой, чем пять лет назад:

– Покатится волна переименований, – Эйтингон откинулся на плетеную спинку кресла, – со Сталинградом мы можем проститься. Кажется, и мавзолей потеряет Иосифа Виссарионовича… – Шелепина на посту главы Комитета сменял еще один питомец комсомола, Семичастный:

– Он даже к фронту не приближался, – недовольно подумал Эйтингон, – сначала он сидел в Сибири, в эвакуации, а потом вернулся на Донбасс, после освобождения… – от мальчишек двадцать четвертого года рождения, ровесников Семичастного, после войны почти никого не осталось:

– Ребята воевали, а Шелепин и Семичастный ораторствовали, прячась за чужими спинами… – Эйтингон пробежал статейку о найденных туристами на Северном Урале следах якобы снежного человека:

– Куда американцы, туда и мы, – усмехнулся он, – хотя если в СССР найдется снежный человек, он немедленно запишется в комсомол… – статейку в журнал прислали из Ивделя. Вспомнив уральскую операцию, Эйтингон не мог не закурить еще одну сигарету:

– Я здесь стал больше курить, – понял он, – в колонии мне выдают всего пять штук в день… – он курил еще и потому, что все на даче напоминало ему о прошлой жизни:

– Сюда я привез Розу, – вздохнул Наум Исаакович, – отсюда она пыталась бежать с этой сучкой, дочерью Кукушки. Марта Янсон, то есть Горовиц, кстати, тоже двадцать четвертого года рождения… – папку изменницы родины никто огню не предавал, заочный приговор к расстрелу с нее не сняли. Наум Исаакович ожидал, что и его злобный росчерк, «Искать вечно», тоже не заклеили:

– Искали, но не нашли, – он покрутил крепкими пальцами, – но что-то мне подсказывает, она и есть тот самый М, о котором сообщает Стэнли. То есть та самая М… – от его светлости после ареста никто ничего не добился. О судьбе 880 Эйтингону не сообщали, однако он не испытывал иллюзий касательно шансов его светлости на жизнь:

– Он сдох, как и Саломея… – думая о мерзавке, Наум Исаакович морщился, – а их отродье воровка Генкина наверняка задушила… – это все было, как выражался Эйтингон, делами давно минувших дней. Теперь у них под рукой находилась Невеста, пребывающая на Софийской набережной, и Дракон. За вербовку нового агента Саша получил внеочередное звание:

– Пока не орден, – ласково подумал Эйтингон, – но ордена у него еще появятся…

На террасе белого мрамора было тихо. Охранники сгребали с газонов рыжие листья, в голубом небе плыла паутинка:

– Словно у Толстого… – Наум Исаакович полюбовался серебристым дымком сигареты, – что мне еще остается в колонии, кроме чтения…

Он читал и русскую классику и любимые викторианские романы. Эйтингон выторговал себе доступ, пусть и заочный, как он говорил, к своей библиотеке. На дачу ему привезли «Черную розу», скандальное по тому времени творение миссис ди Амальфи. Британский аристократ, навещая рабовладельческий юг, влюбился в чернокожую девушку:

– Он стал тайным агентом аболиционистов, спасся от суда Линча, однако Ку-Клукс-Клан приговорил его к смерти, и почти выполнил решение… – члены клана, выследив аристократа и его возлюбленную, предавали огню уединенную лесную хижину:

– Она погибает, а он выживает, но сильно искалеченным… – в конце романа калека, женившись на добросердечной родственнице из обедневшей ветви семьи, становился отцом девочки:

– Ее называют Розой… – Наум Исаакович закрыл глаза, – как погибшую негритянку, его первую любовь. Я виноват перед Розой, я ее не уберег, но я должен позаботиться о ее детях…

С возрастом девочки стали еще больше напоминать мать. Фильмов ему больше не привозили, но позволили две фотографии. На одном снимке Анюта и Наденька играли в волейбол в паре, на втором Павел склонился над рисунком. Эйтингон смотрел на развевающиеся, темные волосы девочек, на сосредоточенное лицо подростка:

– Он похож на отца, – понял Эйтингон, – предатель Юдин сгинул в колымской мерзлоте. Но стать у него материнская, видна старинная кровь… – сделав вид, что он интересуется возможными агентами в Италии, Наум Исаакович заказал справку. Падре, Иосиф Григулевич, выученик Эйтингона, отлично знал страну:

– Он ловкий парень, – хмыкнул Наум Исаакович, – караимы всегда этим славились… – Григулевич родился в Вильно, его выслали из буржуазной Литвы за членство в компартии: